Заглянула в "Анну Каренину", чтобы посмотреть насчет танцев на балу. А подвигло меня на это то, что я наткнулась на очередной сериал по "Анне", с удивительным составом - наполовину литовцы, наполовину итальянцы. Зрители пишут, что это лучший сериал с точки зрения химии между Анной и Вронским.
Так вот, там у Кити все надежды возлагались на "большой венский вальс". Они все говорят об этом, как о каком-то грандиозном, прямо с придыханием говорят все с большой буквы:) Но я совершенно не помню, чтобы в русских романах говорили вот так - Большой Венский Вальс. Мне вообще казалось, что само выражение "венский вальс" - стало популярным уже в эпоху оперетт и музыкальных кинофильмов. Википедия мне рассказала, что "венский вальс" был популярен чуть ли не с семнадцатого века.
Но в романе, конечно, не вальс, а мазурка. На мазурку она возлагала надежды. А вальс был первым ее танцем - распорядитель бала Егорушка Корсунский подхватил ее у входа и закружил. А после танца ей сказали фразу "Вы и в залу входите танцуя" - на этой фразе нам классе в пятом или шестом в учебнике объясняли, почему не каждое деепричастие выделяется запятыми.
Я не смогла остановиться на танцах и зачиталась - как всегда, когда я попадаю на Каренину. И каждый раз еще какие-то детали замечаю.
Вот про мазурку, например. Кити только что отказала Левину, потому что наивно ожидала, что Вронский сделает ей вот-вот предложение. Наивно - оттого, что Вронскому такое и в голову не приходило. Он с удовольствием ходил к ним в гости, с удовольствием болтал с хорошенькой Кити, но совершенно не подозревал, что его поведение обязывает его объясниться и жениться, иначе он компрометирует девушку. Ни объясняться в любви, ни жениться - не приходило ему в мысли.
Поэтому он считал себя совершенно свободным, когда его так поразила и увлекла Анна. Поэтому меня всегда изумляли сердящиеся читательницы - "Она украла у Кити жениха". Там нечего было красть - он Кити никогда не принадлежал - и не собирался принадлежать.
Но Анна сама - несколько иное дело. В отличие от Вронского она знала точно, что Кити думает, что он на грани предложения, и что Кити влюблена и считает его своим. На практике Анна, конечно, быстро со своей острой наблюдательностью поняла, что Вронского Кити нисколько не интересует с точки зрения "моя женщина", и весь роман там односторонний и в воображении Кити. Но в общем пространстве, в присутствии и Кити и людей, которые ожидают от Вронского шагов, она внезапно начинает вести себя как человек, ничего этого не знающий. (
Я, кстати, поэтому стараюсь не сходиться с женщинами нигде. Напризнается такая Кити тебе в своей страсти - а ты потом принимай во внимание их чувства. А нет конфидантства - нет и побочных соображений, совершенная свобода в любых отношениях и начинаниях.)
А мазурку Кити ждала потому что в мазурке были перерывы, пока распорядитель придумывал фигуры и можно было стоять рядом и разговаривать. Нам трудно сейчас представить с нашей свободой в общении, но у юной девушки того времени не много было возможностей остаться с поклонником наедине. На визитах у них Вронский обычно был в присутствии гостей и родителей Кити. А танцы давали возможность говорить один на один. То, что такое время гарантированно будет - Кити ждала заранее и на это рассчитывала.
Но при этом Левину в отличие от Вронского удавалось остаться с нею наедине - и в первой их встрече на катке и во время визита, когда он ей сделал предложение один на один. Потому что ему хотелось - и он находил возможности. А Вронскому просто нравилась любовь Кити, но он сам ничего не делал, и она могла рассчитывать только на встречи в обществе.
И неверно рассчитала. Мазурку Вронский танцевал с Анной - и Кити болезненно и неожиданно увидела, как выглядит этот человек, когда он действительно влюблен.
Еще одна мелочь, которая ускользнула от меня в предыдущих чтениях. Толстой про Анну проговаривается, что она всегда только притворялась в чувствах к мужу. Притворство это она ощущала, но никогда не переводила в слова или отчетливое понимание. А на вокзале после ночного и снежного признания Вронского вдруг осознала, что всегда притворялась и как ей неприятно сейчас за себя.
"В особенности поразило ее чувство недовольства собой, которое она испытала при встрече с ним. Чувство то было давнишнее, знакомое чувство, похожее на состояние притворства, которое она испытывала в отношениях к мужу; но прежде она не замечала этого чувства, теперь она ясно и больно сознала его."То есть она все время притворялась, привычно - а у Каренина было очень самодовольное чувство, что она полностью открыта для него и они очень близки. Когда же она перестала притворяться, что он ей близок - у него осталось ощущение, что отняли что-то настоящее.
"
Но для него, знавшего ее, знавшего, что, когда он ложился пятью минутами позже, она замечала и спрашивала о причине, для него, знавшего, что всякую свою радость, веселье, горе она тотчас сообщала ему, — для него теперь видеть, что она не хотела замечать его состояния, что не хотела ни слова сказать о себе, означало многое. Он видел, что та глубина ее души, всегда прежде открытая пред ним, была закрыта от него. Мало того, по тону ее он видел, что она и не смущалась этим, а прямо как бы говорила ему: да, закрыта, и это так должно быть и будет вперед."
Толстой прямо мастер показывать вот эту рассинхронизированность в чувствах людей - он пишет с точки зрения зрителя-бога этого места, знающего в подробностях, что чувстует внутри каждый из его героев - и одновременно видит, как другой даже близко не представляет себе этих чувств, конструирует сам какую-то картинку - и с этой картинкой общается. И как оба промахиваются.
Вот я в
одном из прошлых постов писала про сцену, где Анна сказала Вронскому о беременности - и как они оба видели свое и даже вообразить не могли, что за мысли и чувства в голове у другого.
А Толстой это все время фиксирует, как omnipresent god, как будто показывает нам одновременно и две внешние фигуры и два рентгеновских снимка их изнутри, но никогда не выражает своего отношения к этой несовпадаемости. Не говорит - как это трагично! Не говорит - Ах, если бы они только знали! Не упрекает людей за то, что они неспособны совершенно представить себе другого изнутри - вернее,
правильно представить. Фиксирует и описывает, как анатом, для нас, но не вмешивается даже слабым сожалением. А я, как начала это замечать, так испытываю чувство, похожее на отчаяние.
