Про понимание стихов
Я столкнулась с тем, что не понимаю стихи, когда пыталась читать англоязычные современные - без рифмы, почти прозовые, со странным синтаксисом. И вот меня так мучало это чувство - читаешь и ничего не можешь построить в голове. (Да и с рифмой тоже не лучше - я Шекспира не понимаю даже при чтении, молчу уже, если кто-то вслух читает)
При советской власти печатали либо вполне проверенную временм классику, либо такие забубенные советские стихи, сто раз проверенные редакторами, чтобы все было понятно, все без экивоков, что они уже превращались в некое лирическое "мама мыла раму". Даже в более -менее современной "Юности" основная масса стихов в каждом номере была гомерически дрянной. Мы с каждым номером устраивали с друзьями читку вслух и никаких комиков не нужно.
Но кроме этих, простых как пиджак комбайнера, стихов, были ведь и сложные поэты, с поисками, с экспериментами - и когда такие стихи стали доходить до публики, открылась засада. Они непонятны, их уловить трудно с одноразового прочтения. И я все думала про эти стихи, что там - то ли это сам автор не понимает и, как Пифия в дурманящих испарениях, приблизительно очерчивает непонятные самому ощущения - то ли там так художественно и многознайно, что у меня понятийной базы не хватает?
И тут мне попалась случайно одна из книг про Цветаеву, про ее чешско-парижский период, когда она вместо тех прозрачных любовно-поэтических стихотворений, за которые ее и любят любящие женщины, стала писать короткие рубленые строки с бесконечными анжамбеманами. Анжамбеман это такая конструкция в стихотворении, когда последнее слово из этой логической фразы переносится в начало следующей строчки. Потом точка и начинается другая фраза - но не с начала стихотворной строки, а вот так, со второго слова
Вот примерно так у МЦ:
Крутит, что замысла нет в игре.
( Collapse )
При советской власти печатали либо вполне проверенную временм классику, либо такие забубенные советские стихи, сто раз проверенные редакторами, чтобы все было понятно, все без экивоков, что они уже превращались в некое лирическое "мама мыла раму". Даже в более -менее современной "Юности" основная масса стихов в каждом номере была гомерически дрянной. Мы с каждым номером устраивали с друзьями читку вслух и никаких комиков не нужно.
Но кроме этих, простых как пиджак комбайнера, стихов, были ведь и сложные поэты, с поисками, с экспериментами - и когда такие стихи стали доходить до публики, открылась засада. Они непонятны, их уловить трудно с одноразового прочтения. И я все думала про эти стихи, что там - то ли это сам автор не понимает и, как Пифия в дурманящих испарениях, приблизительно очерчивает непонятные самому ощущения - то ли там так художественно и многознайно, что у меня понятийной базы не хватает?
И тут мне попалась случайно одна из книг про Цветаеву, про ее чешско-парижский период, когда она вместо тех прозрачных любовно-поэтических стихотворений, за которые ее и любят любящие женщины, стала писать короткие рубленые строки с бесконечными анжамбеманами. Анжамбеман это такая конструкция в стихотворении, когда последнее слово из этой логической фразы переносится в начало следующей строчки. Потом точка и начинается другая фраза - но не с начала стихотворной строки, а вот так, со второго слова
Вот примерно так у МЦ:
Еще говорила гора, что табор —
Жизнь, что весь век по сердцам базарь!
Еще горевала гора: хотя бы
С дитятком — отпустил Агарь!
Крутит, что замысла нет в игре.
( Collapse )