Я отвечаю - ты чтоо, это же его фишка! Сиричка, если его посадить на пол, немедленно начинал мухой бегать, все пронюхивать и везде лезть. А Альберт у себя в квартирах носится быстрыми пробежками, но если его вынуть и посадить куда-то снаружи, он совершенно замирает на месте, об него можно спотыкаться. его можно теребить - он останется недвижим. Единственное, что он делает - это потихоньку растекается, так что задные лапы у него скользят в стороны, и я бы сказала. что он лежит, раскинув ручки, если бы это не была попа и задние ножки.
Я подозреваю, что это результат того, как я его лечила. Осенью у него три раза вырастали огромные абсцессы на шее, ему сделали две операции, швы он рвал и на шее у него зияли раны и провалы. В конце августа детка привезла его, врачиха дала ему десять дней и я оставила его умирать у себя, чтобы это не досталось ребенку. Но по дороге я его упорно лечила, каждый день доставала полудохлую тушку, выпаивала лекарствами и промывала раны, делала компрессы. И он взял и не умер. ( но по дороге занемог и умер Сиричка у меня на руках) Альберта детка оставила мне, чтобы я не скучала. И он, видимо, так привык к этим моим манипуляциям, что каждый раз когда его вынимают, он замирает и позволяет делать с собой что угодно. Я все еще не могу вслух произнести, что все в порядке - просто радуюсь, что он выбегает каждое утро и молча выпрашивает петрушку. Он вообще абсолютный молчун. Мурлыкает он в единственной ситуации - когда уносит в домик кусок еды, вот там он нежно по дороге мурлычет - ах ты ж моя радость, ах же я тебя сейчас буду грызть.
( пожалуйста, не делитесь со мною историями болезней - я тяжело это переношу)
А еще ему, наверное, тяжко на ярком свету, он же альбинос, но мне так нравятся его рубиновые глазки, подсвеченные, что иногда я не выдерживаю, вытаскиваю на солнце и любуюсь. И у него вообще философский склад, иногда он столбиком садится перед едой - и задумчиво смотрит вдаль, не шевелясь, как статуэтка маленького белого свинского будды.
