Предыдущие части тут.
Вся история придумана, все совпадения случайны:)
*****
Герр Матиас жил в большой квартире в старом тихом доме. Высокие двойные двери на звонок открыла пожилая женщина с темным морщинистым лицом в ситцевом платье и фартуке. Позже я узнала что родители Карлитты переехали в Германию еще до ее рождения, но умерли еще в ее младенчестве, ее удочерила и воспитала семья швабского крестьянина. Жещина повернулась и крикнула что-то в даль коридора, оттуда ей ответили и она пригласила меня следовать за нею. Когда она повернулась ко мне спиной, я зашлась от восторга - большой фартук, покрывавший спереди почти все ее платье, сзади был завязан как в мультфильме у Фрекен Бок - один раз на талии и второй раз под ее обширным седалищем.
Карлитта почти тридцать лет следила за хозяйством герра Матиаса. Несмотря на суровое почти индейское лицо, Карлитта оказалась добрейшей женщиной. Она содержала его дом в идеальной чистоте, готовила очень вкусно и иногда позволяла себе ворчать на старика. Она крахмалила все, что можно было накрахмалить и белые кружева стояли торчком, как в деревенской церкви вокруг статуи Мадонны.
Меня она после первого периода настороженности, полюбила и взяла под крыло, готовила мой любимый пирог со сливами и миндальные коржики, обсыпанные тончайшей пудрой.
Самым сложным в этой работе оказалось справляться с языком. Все первое время я уставала, как будто камни ворочала. Трудно было представить двух более непохожих собеседников. Карлитта говорила с таким густым и тяжелым швабским акцентом, что я просто не понимала ничего. В первое время я ориентировалась по интонации, жестам и некоторым знакомым звукам. Ее шершавые "ш" на месте "с", неожиданные окончания слов, которым нас не учили в учебнике, даже то, что объявляя о моем приходе она говорила вместо эта "мэдхен"( девушка) свое швабское "мэдлэ" - все это сводило меня с ума. Я вслушивалась и вместо смысла слышала только набор звуков, как будто кто-то имитировал немецкий.
Старый Матиас же говорил на полной противоположности ее просторечного деревенского языка. Его язык был формальным до изысканности, но, бог мой, сколько старомодных, книжных высоких слов он говорил! Слова он выговаривал очень четко, как диктуя. Но это не спасало меня от того, что я не знала их значения. Учитывая любовь немцев к склеиванию слов и частей слов в длинные непроизносимые термины, понимать, что говорит герр Матиас было особенно трудно. Я завела себе книжечку и тайно записывала в нее на слух приблизительно его слова, а дома зарывалась в словарь, чтобы узнать их значение и выучить к следующему визиту.
Зато учительница моя на курсах на меня нарадоваться не могла - я могла щегольнуть такими словами, которых никто не знал, а постоянное напряжение понять попеременно, что говорят Карлитта и герр Матиас имело побочный эффект - обычный средний немецкий я всасывала как пылесос.
Я починила ту первую кофточку, старалась вовсю, даже начало и конец ремонтных ниток соединила с оборванными концами невидимым соединением, так что даже с изнанки практически не было видно, где были дыры. Попросила у Карлитты полотенец и мягкого шампуня, осторожно даже не выстирала, а руками промыла кофточку, закатала ее в полотенце, меняя их, пока она не стала практически сухой и высушила на еще одном сухом полотенце, сложенным вчетверо. Кофточка выглядела как новая. Хозяйка всплеснула руками, не поверив своим глазам. После ее ухода старик сказал суховато: не знаю, как вы это сделали, но вам удалось вполне неплохо. Да, неплохо.
О, я вам расскажу, как сделала, сказала я. У нас есть народная сказка, там парня из народа проверяет всякими испытаниями красивая девушка, принцесса, оборачивающаяся птицей. И вот у нее есть платье многоцветное и тончайшее, сотканное из лунного и солнечного света. Она где-то зацепляется и рвет его, на воздушной ткани дыра. Его испытание в том, чтобы починить платье. И утром он ей подает платье, как новое. Дыра исчезла. - Что он сделал? - нетерпеливо спросил герр Матиас. - Он всю ночь связывал тончайшие нити друг с другом- одну за другой, по всему месту обрыва - и к утру прорехи как небывало. Вот так примерно сделала и я.
Я стала приходить к герру Матиасу три раза в неделю. Обычно мы сидели за его огромным столом, обитым посередине кожей, он на своем месте в кресле, я с другой стороны или сбоку. Посередине между нами он раскладывал работу, игрушки часто просто на стол, кукол почти всегда на большой кусок нежной замши. Я эту замшу полюбила за ощущения и часто украдкой мяла край или гладила, такая она была приятная на ощупь. Герр Матиас чинил механизмы, восстанавливал крепления, вытачивал недостающие детали - в соседнем помещении-чуланчике у него были небольшие станочки, верстак и тиски. У кукол он реставрировал осыпания, трещины и сколы.
Моя работа поначалу была только с тканями, я чистила старые платьица, выводила пятна восстанавливала плиссировки и ремонтировала кружева и вышивки. Потом со временем я начала помогать герру Матиасу реставрировать роспись на куклах, тонировку лиц или крохотных пальчиков. Пока наши руки были заняты игрушками ,я то и дело пускалась в расспросы. Старик обычно ворчал, что я его отвлекаю, но неизменно пускался в какой-нибудь рассказ со скупыми деталями.
Так я узнала, что он вырос с одной матерью, она была страшная аккуратистка, ее постельное белье и занавески были белейшими на улице и безупречно накрахмаленными, она любила красивые вещи и хорошо, хотя и очень сдержанно одевалась. По воскресеньям она водила маленького Матиаса в церковь, потом ему полагалось пирожное в кафе, а дома иногда, если она была в хорошем расположении духа, она вынимала из шкафа и давала ему рассматривать свои сокровища.
Сокровищами ее были две старинных куклы в пышных дамских платьях. Обычно они сидели за стеклом, высоко в крепко запертом шкафу. И когда она отпирала этот шкаф, куклы вынимались и сажались на высокую кровать, опираясь на кружевные подушки. Трогать их руками ему было строжайше запрещено, только смотреть. И он просиживал часами перед ними, разглядывая каждую деталь. Старый Матиас рассказывал, что они вызывали у него сложную смесь восхищения и почти жуткого чувства, сродни страху. У них были фарфоровые нежнейшие лица, но черты и выражения лиц были непохожи ни на детские, ни на взрослые, и это его пугало. У них были маленькие коралловые ротики, у одной закрытый, у второй полный маленьких фарфоровых зубов, их закрывающиеся глаза блестели слишком настоящим блеском, а длинные наштрихованные брови и густо обведенные ресницами глазницы вызывали в памяти садовых мохнатых гусениц с длинным тончайшим мехом.
За многие часы рассматривания, он часто , тревожно оглянувшись на дверь, протягивал руку и все же касался чего-нибудь - зубок внутри алого рта, маленького уха, складок плиссированных оборок. А один раз, когда мать срочно позвали к внезапно заболевшей соседке, он с бьющимся сердцем торопясь положил кукол и поднял им одежду, чтобы рассмотреть, как они сделаны внутри. Его страшно поразило, что внутри все было не так как на фарфоровой поверхности, там была холщовая ткань, и крепкий материал, похожий на твердый картон, и дерево. Суставы были почти грубы.
Он никому не рассказывал, что "играет" с куклами, мальчишки в школе его бы задразнили. Но скоро он стал собирать игрушки, покупал на свои сэкономленные деньги, подбирал выкинутые, выпрашивал в домах знакомых. Ему было интересно устройство. Он разбирал механизмы, разворачивал соединения, развинчивал тайные отделения. Он научился их чинить, заодно научившись чинить всякие бытовые механизмы - и вскоре стал помогать матери, соседи приносили ему сломанные вещи и он их чинил за небольшие деньги.
Мать его умерла, когда ему было немногим за двадцать. Он не мог плакать. Кукол ее почему-то продал, не мог смотреть на них. Выучился на инженера, конструктора по пластмассе. И пошел работать на фабрику игрушек. Это была очень странная работа.Там за стенами фабрики игрушки были игрушками, почти живыми, их любили, с ними разыгрывали истории, а здесь они были техническими деталями на чертежах. В куче линий, выносных меток и цифр на чертеже просматривался заяц или медведь в фас и профиль, курносое лицо куклы.
Все это время он собирал, покупал, выпрашивал игрушки. Вскоре у него была неплохая репутация как у коллекционера и знакомство с другими одержимыми. Параллельно он продолжал реставрировать старые игрушки и постепенно приобрел репутацию. " Мы не даем объявлений в газетах, о нет, девочка, не даем. Нас знают по рекомендациям, по слову знакомых. Но слово это крепче любой рекламы"
Потом он ушел с фабрики и целиком занялся своим любимым делом. - И можно на это прожить? - неделикатно спросила я. - Оо, ответил он. В среде коллекционеров бывают находки такой цены, что можно сколотить состояние. У некоторых из нас есть такие редчайшие куклы, что их никто не видел. - И вы не показываете друг другу, не хвастаетесь? - О нет, об этом шепчутся, это знают, но никогда не увидят.
___________Продолжение следует:)