Все события и герои вымышленные:)
Так к маминому огорчению я не попала в продвинутый лицей учителем рисования. Я не сразу сказала ей о перемене моих планов, только отказывалась пойти поговорить с директором или завучем. Наконец пришлось сознаться. Мне и самой это казалось совершенной фантастикой, а родителей огорошило и вовсе. Потом папа сказал, ну ничего, вон у Степановых дочка вышла замуж за Цуга, а теперь все Цуги уехали в Израиль, и она шлет родителям таблетки от гипертонии. А Германия все же ближе.
Начались всякие хлопоты. Однокурсников я так никого и не увидела до самого уезда – была очень занята и не хотела лишних расспросов. Провожали меня только родители.
В Германии меня неприятно поразили женщины – никто не одевался. То есть они были одеты во что-то, но это не было занятием, не было страстью, не было творчеством. Брюки-брюки-брюки, практичные рубашечки и прямые куртки, напоминающие китайскую униформу. Мне все было тоскливо, я не понимала, как тут буду жить, если одно из любимых занятий отменяется. Но с Томасом было удивительно – будто я с ним жила всю жизнь. Его постоянные шуточки с серьезным видом, его уверенность, что все будет хорошо, примиряли меня с жизнью. Город, хотя и восстановленный после войны большей частью, был прекрасен коричнево-серой красотой каменных стен.
- Где у вас продают платья? – спросила я Томаса на второй день.
-Что продают?
- Платья, платья – ну такие, что женщины носят. Дирндл, - выговорила я непроизносимое слово из словаря с картинками.
Томас отвел меня в замечательное место – красивый магазин баварского национального платья. Он их все теперь называл плаття-плаття. Я перемерила полмагазина, это была абсолютно моя одежда. И голубые льняные с тонкой вышивкой вьющимися веточками по подолу, и сарафаны с блузками с пышными рукавами, и бархатные, украшенные прекрасной вышивкой и стоящие по несколько тысяч. Я купила там два платья и вязаный жакетик с серебряными пуговицами и в одном платье сразу пошла. Пожилая продавщица смотрела на меня с восторгом, Томас веселился.
— Я смешно выгляжу или красиво? — Потребовала я ответа от него.
—Очень красиво!— воскликнул он. — Но так никто не одевается.
—Меня примут за дурочку?
— Нет, все будут думать, что ты продавщица в сувенирном магазине. Но я в детстве был влюблен в продавщицу в сувенирном альпийском магазине, так что полностью одобряю.
Мы поехали знакомиться с его семьей. Они жили в маленьком городке, даже, наверное, деревне, все дома были как картиночки, кругом цветы, маленькие прудики и красивые скульптуры из подручных средств – колес, горшков и тележек. Мне сначала показалось, что в доме немыслимое количество народу, потом стало понятно, что все не так страшно. Папа и мама его держали частную фирму и торговали аппаратами для банков – то ли для проверки подлинности, то ли для счета денег, папа был главным коммивояжером, мама вела бухгалтерию. Кроме них еще маячила старая бабушка – совершенно не такая, как наши бабушки — хрупкая невесомая старушка с пергаментными морщинами, седыми тщательно уложенными кудряшками, вся в розовом и с яркими щечками, как яблоками, наверное все же подрумяненными. Томас сказал мне, что подарков в виде еды привозить не нужно, это не принято, но я выспросила, какой кофе любит его бабушка, и купила ей упаковку любимого сорта и коробочку изящных нарядных печений. Ну не принято и не принято, а старым людям всегда приятно, если к ним относятся особенно. Бабушка Гертруда полюбила меня на месте.
Кроме бабушки нас встречали старший Томасов брат с женой и двумя прелестными девочками. Старший брат его, как я поняла, высшего образования не получил, работал с чем-то электрическим, а жена его делала что-то организационное в детском саду. Девочки говорили только по-немецки, а младшая и вообще едва говорила – ей было полтора, но девочек подкупить рисованными принцессами и вырезанными из бумаги куклами было раз плюнуть.
Я думала, что немцы будут чопорными и малоразговорчивыми, но в семье Томаса все вопили, болтали и смеялись. Мама тут же рассказала мне, как нужно выбирать стиральный порошок – смотришь на весь ряд, на все тридцать наименований – и берешь самый дешевый. А папа, оказалось, после работы играет в деревенском оркестре. Вот прямо так – они собираются по вечерам и репетируют, и у них настоящий оркестр. О! -сказала я – это напоминает мне книгу Ромен Роллана «Жан-Кристоф». Я очень ее любила читать, а там дедушка главного героя как раз обожает музыку и играет в оркестре с такими же любителями, как и он.
В следующий приезд мама поманила меня и показала на тумбочке книгу – оказалось, отец после моего уезда взял ее в библиотеке и стал читать. Герои ему очень нравились, и он все время восклицал, как я удивительно поняла его страсть и как там верно написано.
Все подумали тогда, что я надела платье в знак вежливости, и были тронуты, но когда я сказала, что оно мне просто нравится, и я буду его носить в обычной жизни, это почему-то произвело фурор.
Томас привез из родительского дома старый мамин велосипед без рамы и научил меня ездить на нем. С тех пор я так и разъезжала везде в своих фольклорных платьях. Мы жили в крохотной квартирке Томаса, я ездила на курсы немецкого, в музеи и чувствовала себя на затянувшихся каникулах.
А вскоре я нашла работу. Среди музеев я особенно полюбила музей игрушек, он был крохотный, располагался в башне с винтовой лестницей – на каждом этаже комнатка-зал с витринами, переполненными старинными игрушками. Самым современным там были первые Барби пятидесятых годов, на редкость, надо сказать страшные. Мне больше всего в музеях нравились большие сцены-макеты за стеклом – нажимаешь на рычажок, и все начинает двигаться – тролли роют подземелья, вагонетки катятся, в окошках вспыхивают огоньки, и фрау в фартучке выходит на порог и прикладывает механическую ручку ко лбу.
Я ходила в этот музей часто, он был недалеко от моих курсов, и часто там рисовала. Блокнот приходилось брать маленький и рисовать, когда не было скопления посетителей – десяток человек перекрывали весь доступ к витринам. В один день знакомая уже мне в лицо смотрительница вошла после группы в зал, где я рисовала, и заохала вполголоса. Стекло захватали посетители, а протирать, как я поняла, было некому. У них была какая-то уборщица-конторщица, но она второй день не вышла на работу, и вообще, кажется, повредила спину и работать больше не может. Я не успела сообразить, как немедленно вызвалась ее заменить.
Смотрительница с сомнением посмотрела на мои художественные принадлежности, но я заверила ее, что отлично умею убираться, музей люблю и вообще до пятницы совершенно свободна. Так меня приняли на работу. В задачу мою входило полировать стекла витрин, пылесосить и оттирать полы в комнатках и ковер на винтовой лестнице. С ковром я немедленно поняла, что случилось со спиной моей предшественницы – нужно было спускаться кругами по узкой лестнице и одновременно пылесосить треугольные ступеньки, удерживая тяжелый пылесос. Зато теперь я могла находиться в музее в свободное время, и рисовать бесплатно, и первая видеть новые экспонаты.
Мама Томаса дала мне свои старые лоскутки и обрывки кружев, и я вечерами делала картины с шитыми куклами для собственного удовольствия.
Там же в музее я познакомилась с герром Маттиасом. Я проработала недели три и начала замечать, что по средам внизу в служебных помещениях был маленький переполох, что-то подготавливали и двигали, меня отсылали наверх следить за порядком, а служительницу мою Бригитту сажали в коридорчике у служебного входа. Ну мало ли что, может инкассаторы приезжают или еще что техническое. Но в одну из сред Бригитта влетела по лестнице и, задыхаясь, потребовала меня немедленно со всеми моими приспособлениями для чистки бежать вниз, в кабинет директора. Я подхватила бумажные полотенца, тряпочки и корзину с чистящими средствами и побежала за нею. В кабинете директора царило напряженное молчание, хотя там было несколько человек. Кто-то всхлипывал в углу в кресле. Стол был выдвинут на середину комнаты, за ним сидел очень пожилой, как мне показалось, джентльмен с негодующим выражением лица и пухлая дама с лицом, пошедшим пятнами. Вокруг стояла наша директор и клубилась пара экскурсоводов. Основная катастрофа развернулась на столе. Там на большом куске ворсовой светлой ткани сидела старинная кукла в платье из кружев и тонкого батиста, по ее платью и подстилке разливались красные пятна, на столе собиралась лужица.
Вытирайте же! –отрывисто потребовал старик. - Ну и что там у вас – соль, мыло? Никаких искусственных отбеливателей! Это уникальное кружево! Быстрее, дорога каждая минута.
Я поинтересовалась, что это, все повернулись в угол, рыдания в кресле усилились. Дама с пятнами пошла пятнами сильнее и быстро заговорила, из ее невнятного бормотания я поняла, что рыдальщица в углу ее внучка, пришла с бутылочкой сока, ей было велено сидеть в углу, но она пробралась за стол, крышку открутила и, когда ее заметили, вздрогнула и уронила бутылку, выплеснув сок прямо на место, где лежала прекрасная старинная кукла. Батист промок пятнами, и ни у кого не было ничего под руками. Значит, сок? - сказала я. –Ничего не трогайте. Я быстро собрала лужи на столе полотенцами и покидала их в ведро, подстилку пришлось вынуть из под куклы и выжать туда же.
-Соль? – лепетала Бригитта. Все волновались, но очень тихо в присутствии прямого старика с оскорбленным лицом. Никто не пытался ничего сделать, они явно его боялись. Я оглянулась по комнате. Кофейник? В нем остатки кофе и вряд ли его быстро отмоешь внутри. Микроволновка в углу! То, что надо. Я схватила фаянсовую кружку, налила из водяного контейнера воды и поставила в микроволновку. Сама же, сколько могла, промокнула батист и кружева салфетками. Микроволновка звякнула, все вздрогнули, я вынула кружку с кипятком, взяла куклу в другую руку и поместила над своим тазиком для уборки. Старик завопил – она с ума сошла, кто эта ненормальная?? Но я уже под их ошеломленными взглядами лила кипяток из кружки поверх малиновых пятен усеявших платье. Яркие пятна исчезали, как по волшебству. Всегда любила этот фокус!
Напряжение исчезло в комнате, девочка, вытянув шею, и уже не плача, следила за моими фокусами. Я, как могла, сказала и показала жестами, что платье лучше снять и просушить отдельно от куклы, потому что у нее было кожаное тельце. Ткнула вопросительно в ворсистую ткань – постирать? Директриса, уже переведшая дух от волнений последних минут, оглянулась на пожилого джентльмена – тот сделал движение головой, и меня мягко, но бесцеремонно вытеснили из кабинета.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →